Мои родители

Эта статья посвящена моим родителям. Мой папа, Клышко Станислав Иванович, скончался в возрасте 48 лет 14 сентября 1997 года, а моя мама, Валентина Алексеевна, ушла из жизни 13 марта 2021 года, когда ей было 68 лет. После маминых похорон я решил написать на своем блоге статью о том, какими они были людьми, как жили, о чем мечтали. Однако прошло уже три года, а я все еще не исполнил своего обещания. Все это время чувство невыполненного долга не давало покоя.

Когда мы посещаем кладбища и смотрим на памятники с датами рождения и смерти, перед нами редко встают живые образы тех, кто что-то переживал, стремился к чему-то, радовался или огорчался. Мы можем лишь подсчитать возраст усопших и поразмышлять, насколько рано или поздно ушел тот или иной человек. Лишь самые близкие могут помнить, что происходило в жизни этого человека, но даже они постепенно уходят, оставляя воспоминания в прошлом.

Клышко Станислав Иванович

Прошло уже 27 лет с того дня, как папа покинул нас, и многое из воспоминаний стерлось из моей памяти. Но некоторые моменты остаются со мной навсегда, и я хочу поделиться ими в этой статье. Папа родился 4 июня 1949 года в Красноярском крае, в поселке, название которого я не знаю. Станислав был средним из троих братьев Володи и Николая. Мне стыдно признаться, что я мало знаю о его детстве. Предполагаю, что оно пришлось на тяжелые послевоенные годы, когда не хватало еды и одежды, а быт в северной деревне был непростым.

Помню случай, когда мне было около семи лет. Отец сильно рассердился и отругал меня за то, что я выбросил хлеб в унитаз. Сейчас я не могу припомнить, чтобы он рассказывал о своей юности. О том, как он оказался в Узбекистане, я узнал позже от сестры моей мамы, Любы.

Она поведала мне, что после службы в армии папа вместо возвращения домой уехал в Узбекистан. Я не знаю всех подробностей, но думаю, что причины его переезда могли быть схожи с тем, что подтолкнуло моего дедушку, маминого отца, перебраться с Сахалина в Узбекистан. Это случилось после Ташкентского землетрясения 26 апреля 1966 года, когда по всему Советскому Союзу объявили призыв на восстановление республики. Возможно, после демобилизации отец, как и многие другие, откликнулся на этот зов, ведь республике нужны были рабочие руки для восстановления разрушенных городов.

Не знаю точно, почему он выбрал Ангрен в Ташкентской области своим новым домом. Там ему понравился климат и горы. В молодости он увлекался альпинизмом, и у меня осталось множество фотографий с его горных походов.

В детстве мы практически каждую неделю отправлялись в горы с ночёвками в палатках. Эти поездки оставили яркие воспоминания: как мы купались в жаркую погоду в горных речках, прыгали со скал в бурлящие потоки или сплавлялись вниз по течению на надувных матрасах, а потом долго возвращались назад. Мы также занимались рыбалкой, ловили местную рыбу маринку различными способами: удочками, сетями или даже руками, заходя в мелководье и засовывая руки под камни, где пряталась рыба. Это было страшновато, потому что можно было наткнуться на змею.

Запомнились и долгие походы в горы, которые казались бесконечными, особенно в десятилетнем возрасте, когда мы с отцом ходили за абрикосами или грецкими орехами. Надеюсь, небольшие рощи из ореховых и абрикосовых деревьев сохранились в тех местах и по сей день.

Вернувшись из армии, у папы не было денег на покупку гражданской одежды, поэтому он долгое время носил военную форму. Трудовую деятельность он начал на строительстве нового и стремительно растущего города Ангрена. Там, на стройке, он познакомился с моей мамой, Валентиной Алексеевной. Ему тогда было около 23 лет, а маме — всего 19. В 1973 году у них родился я, а спустя четыре года появился на свет мой брат Николай.

После нашего рождения отец сменил работу строителя на должность шахтёра, видимо, из-за возросшей финансовой нагрузки. До распада Советского Союза он работал в шахте, затем стал таксистом, пробовал себя в коммерции и в последние годы снова вернулся на стройку.

Не могу сказать, много или мало он зарабатывал, но я не помню, чтобы в детстве мы испытывали нужду или нам нечего было надеть. У отца была «шестёрка» (Жигули), свой гараж, и мы жили в трёхкомнатной квартире, которую родители получили от государства благодаря своей работе на стройке.

Он был строгим отцом, иногда наказывал ремнём, но нечасто. Один случай врезался мне в память на всю жизнь: когда мне было девять лет, я начал курить вместе с друзьями. Мы собирались в подвале, передавали друг другу сигареты или бычки и думали, что выглядим взрослыми. Чтобы скрыть запах табака, мы жевали лавровый лист, и некоторое время родители ничего не замечали. Однажды я решил покурить дома, сделал пару затяжек, и тут отец позвал меня посмотреть мультфильмы по телевизору.

Это было в 1982 году, и тогда телевидение предлагало всего два канала, а иногда даже один. Показ мультфильмов или фильмов был настоящим событием. Отец, просматривая газету с программой передач, отмечал моменты, когда начинался интересный фильм или мультфильм, чтобы не пропустить. В те времена не было видеомагнитофонов, интернета или мобильных телефонов. Ещё одним развлечением было слушать радиолюбителей-шарманщиков, которые гоняли по радио зарубежную музыку.

...И вот он зовёт (мне было примерно девять лет). Я рад, бросаю сигарету, даже не думая о том, чтобы перебить запах. Залетаю домой, сажусь у телевизора с предвкушением удовольствия от просмотра очередного советского мультика. И вдруг отец подзывает меня и говорит: «Ну-ка, дыхни». Я понимаю, что попался, но деваться некуда.

И получаю незабываемые ощущения не от мультиков, а от отцовского ремня, после которого я сразу бросил курить и долгое время даже не думал об этом. Закурил только в армии, в 22 года, по глупости (сейчас мне 51 год, 13 лет не курю и не пью).

Когда я повзрослел, лет с 14, он больше никогда не поднимал на меня руку или ремень. Даже когда я разбил его машину, врезавшись в гараж (разбилась фара и помялся кузов), я не помню, чтобы он сильно ругался, не говоря уж о том, чтобы побить меня.

Во времена перестройки многие семьи распадались, и наша семья не стала исключением. В 90-е годы родители стали часто ссориться. Однажды вечером, когда гости разошлись, я пришёл домой и увидел, что мама ушла из дома из-за конфликта с отцом. Мне было 19 лет, я добился успехов в боксе, много дрался на улице и решил «воспитать» своего отца. Он был немного пьян, и наш разговор дошёл до того, что кто-то кого-то должен ударить. Отец сказал мне: «Ну, давай, бей», и стоял, глядя на меня.

Я точно знал, что сейчас ударю его, он потеряет сознание, и мне от этого станет очень плохо. Меня охватило такое чувство, будто это уже произошло — у меня потекли слёзы. Я не смог поднять на него руку, он обнял меня и начал успокаивать.

Отец мечтал, чтобы мы с братом получили высшее образование и работали руководителями, а не рабочими, как он. Кроме этого, он старался развивать наши увлечения: меня как мог продвигал в спорте, а из брата хотел сделать музыканта.

Что касается спорта, помню, как отец, когда мне было десять лет, отвёз меня записываться в секцию вольной борьбы. Сам он занимался самбо и участвовал в соревнованиях. Мы поговорили с тренером, договорились, что я приду на следующий день, и ушли. На следующий день я, видимо, пришёл раньше, и из-за своей застенчивости не стал никого ждать и ушёл домой. Больше на борьбу я не ходил.

С первого по третий класс я учился в школе-интернате, где мы жили неделями. Меня направили туда из детского сада, так как у меня было искривление позвоночника. Эта школа находилась далеко от нашего дома, и в четвёртый класс меня перевели в школу №18 города Ангрена, которая была ближе к нашему дому.

Именно в это время, в 1984 году, в этой школе набирали специальный класс по баскетболу. Меня взяли из-за моего роста, несмотря на то, что в детстве я был полным. Расписание дня в спецклассе было таким: в 7 утра тренировка, потом уроки, в 17 часов тренировки и потом домашние задания.

Особо свободного времени на прогулки не оставалось, но, подрастая, не обходилось без уличных стычек с ребятами, в которых, честно говоря, я боялся участвовать.

Возможно, были разговоры с отцом по этому поводу, возможно, он заметил, что я избегаю драк, и, видимо, поделился этой проблемой со своим другом и соседом Володей, который в юности занимался боксом.

Мне было лет тринадцать, когда я пришел домой с тренировок по баскетболу и обнаружил на кухне корейца, сидящего с отцом. Он подозвал меня к себе и спросил: «Ты мужик? Можешь за себя постоять?» Я, конечно, ответил утвердительно, и тут же получил от него ощутимую пощечину.

Я был в шоке, отец молчал, а этот мужчина продолжал: «Какой ты мужик, если не можешь дать сдачи?» Я начал плакать и ушел в другую комнату. В конце концов, он сказал отцу: «Завтра везём его записывать к моему знакомому тренеру по боксу, Цою Ермолаю Петровичу». На следующий день меня записали в секцию бокса, и началось мое перевоспитание.

Отец, если была возможность, возил меня на тренировки, поддерживал связь с тренером и делал всё возможное, чтобы я продолжал заниматься. Хотя в те годы я считал, что он мало влияет на меня.

Благодаря отцу я получил диплом о высшем образовании, правда, его уже не было в живых. Думаю, он очень бы гордился этим событием. После восьмого класса я поступил в СПТУ №29 имени Гагарина в Дукент — посёлок неподалёку от Ангрена.

В этом училище работал мой тренер, и главным образом из-за желания достичь успеха в спорте было решено пойти учиться туда после школы. По окончании училища Ермолай Петрович предложил мне поступать в филиал Ташкентского педагогического института. Успехов в учёбе у меня особых не было, и поступление в вуз казалось мне чем-то из области фантастики.

Это был 1991 год, СССР разваливался, и у отца начались проблемы на работе, ведь помимо основной деятельности он ещё занимался частным извозом. Я начал сдавать вступительные экзамены, и если бы не связи тренера и деньги отца, то я никогда бы не поступил в институт.

В конце 1993 года мама перевезла нас в Россию, в город Губкин Белгородской области, а отец остался в Ангрене. Из ТашПеда я отчислялся с третьего курса, пытался перевестись в Белгородский педагогический институт, но неудачно. Тогда, в 1994 году, я поступил заочно в Политехнический институт на специальность инженера-строителя промышленного и гражданского строительства, уже без каких-либо связей и взяток.

Проходив установочную сессию, я ушёл служить в армию на два года. Вернувшись, продолжил обучение и в 2002 году получил диплом о высшем образовании. Без помощи отца и тренера при поступлении в педагогический институт я вряд ли смог бы рассчитывать на высшее образование.

Последний раз я виделся с отцом в 1994 году, когда он приехал к нам в Губкин из Узбекистана. Помню, как он зашёл в нашу пристройку, где мы втроём — мама, Коля и я — ютились, и, увидев наши условия, не смог сдержать слёз. Он рассказывал, что пробовал заняться коммерцией, возил товары на продажу из Узбекистана в Алма-Ату, но дела шли неважно.

В Губкине он решил не оставаться, уехал обратно в Ангрен и погиб на стройке в сентябре 1997 года. На Нурабадской ГЭС бригада из пяти человек поднялась на башенный кран, чтобы переставить стрелу для приёма бетона, и сорвалась вместе со стрелой с высоты 42 метра. Подробностей я не знаю, но говорили, что не были выставлены стопорные болты.

Мой отец был человеком сильным духом, целеустремленным и ответственным. Несмотря на трудности, с которыми он сталкивался в жизни, он всегда находил силы двигаться вперёд и заботиться о своей семье. Он был строгим, но справедливым отцом, который старался воспитать своих детей такими, чтобы они смогли достичь большего в жизни.

Его любовь к природе, страсть к альпинизму и стремление обеспечить лучшее будущее для своей семьи показывают, каким важным для него было благополучие близких. Он вдохновлял нас на занятия спортом, помогал найти себя в жизни и оказывал поддержку в сложные периоды. Он был человеком с большим сердцем, готовым жертвовать своими интересами ради других.

Хотя судьба распорядилась так, что его жизненный путь оборвался преждевременно, его влияние на мою жизнь остаётся значительным. В моем сердце хранятся светлые и тёплые воспоминания о нём, и это делает его память вечной.

Про маму напишу в следующей статье.